Неточные совпадения
Наконец, дошел черед и до «Письма». Со второй, третьей страницы меня остановил печально-серьезный тон: от каждого
слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие и много испытавшие; жизнью, а не теорией доходят до такого взгляда… читаю далее, — «Письмо» растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России,
протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце.
В течение целых пятнадцати лет все художества сходили Полуянову с рук вполне благополучно, а робкие проявления
протеста заканчивались тем, что жалобщики и обиженные должны были выкупать свою строптивость новою данью. Одним
словом, все привыкли к художествам Полуянова, считая их неизбежным злом, как градобитие, а сам Полуянов привык к этому оригинальному режиму еще больше. Но с последним казусом вышла большая заминка. Нужно же было сибирскому исправнику наскочить на упрямого сибирского попа.
— Однако будет, господа, толковать о пустяках, — остановил эти препирательства Майзель. — Приступимте к делу; Авдей Никитич, за вами первое
слово. Вы уж высказали мысль о необходимости действовать вместе, и теперь остается только выработать самую форму нашего
протеста, чтобы этим дать делу сразу надлежащий ход. Как вы полагаете, господа?
Одним
словом, жалобам и
протестам не предвидится конца.
Никто не ожидал такого
протеста со стороны Зотушки, и большаки совсем онемели от изумления. Как, какой-нибудь пропоец Зотушка и вдруг начинает выговаривать поперечные
слова!.. Этот совет закончился позорным изгнанием Зотушки, потому что он решительно ничего не понимал в важных делах, и решение состоялось без него. Татьяна Власьевна больше не сумлевалась, потому что о. Крискент прямо сказал и т. д.
Фома смотрел на Щурова и удивлялся. Это был совсем не тот старик, что недавно еще говорил
словами прозорливца речи о дьяволе… И лицо и глаза у него тогда другие были, — а теперь он смотрел жестко, безжалостно, и на щеках, около ноздрей, жадно вздрагивали какие-то жилки. Фома видел, что, если не заплатить ему в срок, — он действительно тотчас же опорочит фирму
протестом векселей…
— Ты знаешь? Мне у Ажогиных дали роль, — продолжала она. — Хочу играть на сцене. Хочу жить, одним
словом, хочу пить из полной чаши. Таланта у меня нет никакого, и роль всего в десять строк, но все же это неизмеримо выше и благороднее, чем разливать чай по пяти раз на день и поглядывать, не съела ли кухарка лишнего куска. А главное, пусть наконец отец увидит, что и я способна на
протест.
Несмотря на то что я уже немало прочитал книг, любил читать стихи и сам начинал писать их, — говорил я «своими
словами». Я чувствовал, что они тяжелы, резки, но мне казалось, что только ими я могу выразить глубочайшую путаницу моих мыслей. А иногда я грубил нарочито, из
протеста против чего-то чуждого мне и раздражавшего меня.
— Не думал. Что думы-то наши стоят? Думы те со
слов строились. Слышишь «раскол», «раскол», сила,
протест, и все думаешь открыть в них невесть что. Все думаешь, что там
слово такое, как нужно, знают и только не верят тебе, оттого и не доберешься до живца.
Да и, наконец, если обвинение окажется несправедливым, что за беда; ей скажут: «Поди, голубушка, домой; видишь, какое счастие, что ты невинна!» А до какой степени все это вместе должно разбить, уничтожить оскорблением нежное существо — этого рассказать не могу; для этого надобно было видеть игру Анеты, видеть, как она, испуганная, трепещущая и оскорбленная, стояла при допросе; ее голос и вид были громкий
протест —
протест, раздирающий душу, обличающий много нелепого на свете и в то же время умягченный какой-то теплой, кроткой женственностию, разливающей свой характер нежной грации на все ее движения, на все
слова.
Генерал повернулся, желая поймать голос, осмелившийся встретить его
слова столь громким
протестом.
И эти
слова —
протест против этики закона, этики чистоты.
Павел Флегонтыч (в сторону). А! понимаю… (Вслух.) Без руки Натальи Ивановны этот акт для меня все равно, что лист белой бумаги. Не о благодарности, не о векселях, явленных у маклеров и в палатах, идет речь, Софья Андреевна, а о выполнении
слова, скрепленного честию вашею, честию благородной дамы; дело идет об исполнении обета, данного у смертного одра, перед лицом Судьи, которого
протест ужасен… дело идет о счастье или несчастье целой моей жизни. Теперь и я призываю вас к ответу.
Сестренцевич умел, однако, своею твердостью сдерживать подобного рода попытки, и тогда враги его стали ловить каждое его
слово и стараться каждое его разумное и основательное распоряжение выказать
протестом против воли государя.
Павел Сергеевич отдал этот приказ старосте шепотом, так как предвидел сильный
протест со стороны доктора Вандаловского, знавшего с хорошей стороны «мужа Арины», и конечно, сейчас бы замолвившего
слово в его защиту. Заседатель не хотел вступать в споры с добродушным, но настойчивым стариком, а, между тем, показания свидетелей, особенно же Харитона Безымянных, и другие обстоятельства дела, бросали сильную тень подозрения на Егора Никифорова.
Потеряв таким образом большую часть своего состояния, княгиня, несмотря на то, что Николай Леопольдович, верный своему
слову, продолжал выдавать ей крупные суммы по первому ее требованию, оплачивал баснословные счета всех ее поставщиков, не делая даже ни малейшего намека на желательное уменьшение ее бешеных трат, все-таки стала беспокоиться и внимательнее следить за действиями своего поверенного и с видимым колебанием, но пока еще без явного
протеста подписывала опекунские отчеты.